Троцкий и Сталин: два лика Революции. Часть вторая

10.03.2010 / 13:56
Новая волна внимания к Сталину становится все более мощной. И дело здесь не в юбилее: в 2009 году исполняется 130 лет со дня рождения и другого крупнейшего деятеля революции - Троцкого, но он, похоже, совсем не интересует нынешнее российское общество. Дело в гораздо более глубоких социально-экономических и политико-идеологических резонах. Именно о них, о причинах новой волны сталинизма и возможных - из нашей истории произрастающих - альтернативах и пойдет речь ниже.
(Продолжение)

Сталин versus Троцкий: сталинщина

В наиболее явной форме мутации социализма проявили себя, как я уже отметил, в период сталинской диктатуры, породив феномен, который был назван сталинщиной (я использую ниже этот термин для выделения именно диктаторски-бюрократических мутаций в отличие от всего богатства тенденций в СССР сталинского периода), дискредитировавшей и опозорившей реальные ростки социализма, подвиг наших дедов и отцов, созидавших новое общество.

Феномен «сталинщина» порожден прежде всего объективными противоречиями мутантного социализма. Сама по себе личность Иосифа Джугашвили оказалась востребована этими мутациями, подобно тому как ростки социального освобождения в нашей стране востребовали великих людей «ленинской гвардии» (кстати, опять же не случайно в большинстве своем репрессированных сталинистами). Но дело все же не в личности, которая сама по себе (если абстрагироваться от внешней атрибутики величия Сталина-символа, «вождя народов») малоинтересна. Замечу, что ориентация на псевдоним, сращенный с образом вождя, а не на реальную фамилию реального человека, тоже символична. Точно так же символично и превращение Владимира Ульянова в этот период из реального гениально противоречивого человека в мумию-символ.

Противоречие коммунистического созидания (энтузиазма) советских людей и сталинщины стало явным, легко наблюдаемым проявлением более глубинного конфликта социального творчества трудящихся и его бюрократических превращенных форм. Именно в этом противоречии (включающем не только антагонизм, но и единство сторон) - ключ к пониманию нашего прошлого. Более того, как я уже заметил, эти мутантные формы отнюдь не случайно возникли и (вспомним о ловушке XX века) были сращены с ростками коммунизма так, что друг без друга эти противоположности в реальной жизни, как правило, и не проявлялись. Вплоть до кажущегося ныне чудовищно-неправдоподобным парадокса гибели расстреливаемых сталинистами коммунистов с именем вождя на устах. Но этот парадокс и есть правда реальной жизни СССР, когда сталинщина была сращена с коммунизмом и строители нового общества вне этой формы, как правило (не забудем и об исключениях - героях коммунистической борьбы со сталинизмом в СССР и за рубежом), не мыслили себе социализм.

Тем более это было верно для большинства трудящихся, недавно вышедших из деревни и поднявшихся к новой жизни без опыта самостоятельного освоения культуры, самоорганизации, личностной свободы и критического самосознания, но при этом (вот они - парадоксы ловушки!) ставших созидателями ростков качественно нового общества. Это социальное творчество масс, объективно в большинстве своем не способных к социальному творчеству, не могло не породить превращенных (то есть не просто извращающих, но и убивающих свое действительное содержание) форм полурелигиозного сведения своей самодеятельности к реализации внешней объективной воли (некоей абсолютно непогрешимой, являющейся «умом, честью и совестью» эпохи партии), каковая неизбежно должна была оказаться сращенной с личностью-символом.

Эта тенденция (не единственно возможная - я укажу на наличие альтернатив), однако, была доведена до предельно реакционных форм субъективным фактором - теми, которые оказались во главе этой номенклатурной системы. Они (и прежде всего вождь, сращенный с репрессивным аппаратом НКВД, - Джугашвили и его ближайшие сторонники - Ежов, Ягода, Берия и т.п., периодически расправлявшиеся друг с другом, а потом, как сейчас все чаще говорят, расправившиеся и с самим вождем) стали исполнительным механизмом номенклатурно-бюрократической власти.

Однако это была не более чем верхушка айсберга под названием «сталинщина».

Скрытой в толще обыденной жизни и обыденного сознания основой этого айсберга был конформист-мещанин (преимущественно из среды служащих и интеллигенции, в том числе элитной, иные из лидеров которой особенно услужливо возвеличивали вождей и активнейшим образом доносили на своих коллег-соперников по цеху).

Реальным исполнителем воли сталинщины был даже не следователь НКВД или солдат ГУЛАГа, а рядовой бюрократ, формировавший в силу собственного социального интереса систему номенклатурно-бюрократической власти. И чем более бюрократической (то есть оторванной от народа, не подконтрольной народу, стоящей над ним, замкнутой в рамках особой привилегированной касты) становилась эта экономическая и политическая власть, чем более мутировали ростки советского народовластия, тем больше простора для произвола и репрессий получали сталины и берии. В этой пронизывавшей все поры нашей жизни - от парткомов до Политбюро, от мелких доносчиков до ГУЛАГа - системе отчужденной от граждан власти, а не в личности Джугашвили или кого-то из его приспешников и кроется ключ к пониманию феномена «сталинщина».

А теперь вновь подчеркну: сталинщина была одной из сторон реальной мучительной и великой диалектики нашей жизни.

Была и другая сторона, со своими символами, ставшими действительным воплощением величия нашей страны. Они были везде - на производстве, в науке (Вавилов и Келдыш, Циолковский и Королев), искусстве (Шостакович и Эйзенштейн, Маяковский и Шолохов), политике (Бухарин и Троцкий, Киров и Дзержинский), армии (Тухачевский и Жуков). Кто-то из них был приближен к власти, кто-то был ею репрессирован, но правда СССР в единстве этих противоречий. В сосуществовании в одной элите Жукова и Берии, Вавилова и Лысенко. Точно так же нашей правдой было сосуществование мещан-доносчиков, стремившихся к расширению жилплощади в коммуналке, и рядовых героев Великой Отечественной. Миллионов зачинателей новых трудовых инициатив и «элитных» предателей типа Власова.

И опять парадоксы - парадоксы эпохи, где сталинщина стала именем для всех: тех, которые строили социализм вопреки ей, и тех, которые, паразитируя на их энтузиазме и подвигах, уничтожали их же творческий порыв и самые жизни.

Троцкий versus Сталин: возможен ли был иной путь?

А теперь поставим едва ли не самый острый вопрос: возможен ли был путь воплощения социально-творческой, демократически-социалистической траектории (естественно, тоже в несколько деформированном виде) при достаточно широком использовании форм позднего капитализма и переходных к социализму форм и периодическом скатывании к элементам насилия, но при ограничении и изживании последних? Возможно ли было строительство социализма на базе широкого использования форм не столько парламентской, сколько низовой демократии, экономики солидарности и социально ограниченного рынка, ассоциированных и переходных (вплоть до акционерной) форм собственности, преимущественно формально свободного труда и частногосударственно-общественного партнерства, самоуправления и базисной демократии, - возможно ли было такое развитие СССР в XX веке?

На мой взгляд, именно этот путь (в ином категориальном выражении) предлагал в конце своей жизни Владимир Ульянов. К похожей модели склонялся, насколько мне известно, Троцкий. Современный троцкизм предлагает именно такую программу социалистического строительства (в том числе и для среднеразвитых стран типа Венесуэлы).

Автор уже не раз аргументировал положительный ответ на этот вопрос: да, возможен. Основные аргументы в данном случае суммируют как опыт частично успешных попыток уйти от сталинщины в нашей стране, так и опыт мировых экспериментов в области развития демократических форм посткапиталистической организации. Имеется и немало глубоких теоретических исследований, авторы которых принадлежат к кругу творческих марксистов, теоретиков экосоциализма и т.п.

Этот текст посвящен не вопросу о социалистических альтернативах. Поэтому позволю себе воспроизвести лишь предложенную автором более 15 лет назад аналогию, воспроизводимую ныне некоторыми зарубежными исследователями (Самир Амин и др.). И хотя аналогия не доказательство, она хорошо проясняет суть дела.

Подобно тому как в XV-XVIII веках новое для того периода истории капиталистическое общество рождалось не в готовом виде, с развитой индустриальной технической базой, последовательным парламентаризмом и идеологическим плюрализмом, новый мир (названный нами «царством свободы») также рождается не сразу в готовом виде. Подобно тому как в муках рождался капитализм, в муках начал появляться на свет и новый процесс социального освобождения. Для нас сегодня Ренессанс - это взлет гуманизма, величайшие достижения поэтов и философов, живописцев и зодчих. Для жителей же Италии того периода это был период жесточайших гражданских войн и политического цинизма («Государь» не Джугашвили написал), мракобесия инквизиции (больше всего репрессированных этим идеолого-политическим институтом приходится именно на ренессансную Италию) и тому подобных бед.

Более того, первые попытки создания буржуазного миропорядка - прежде всего Ренессанс в Западной Европе - в большинстве случаев закончились крахом. Италия - тому наиболее наглядный пример. Если бы Фрэнсис Фукуяма мог перенестись в ту эпоху, то, комментируя этот процесс, он бы написал что-то в таком духе: «История закончилась. Эксперименты, направленные на реализацию искусственно придуманных утопий свободного индивида, демократии и рынка, привели к крови и террору, потерпев в конечном итоге закономерное поражение. Во всем цивилизованном мире (Испания, Франция, Италия, Германия и далее на Восток) окончательно восторжествовала благородная власть монарха и дворянства, единственно способных обеспечить процветание наций и нормальную жизнь третьего сословия».

Между тем в отличие от первых неудачных буржуазных революций и реформ в большинстве стран Европы в одном случае уже в XVI веке без адекватной для капитализма индустриальной базы, во враждебном окружении позднефеодальных королевств и империй все же возник маленький буржуазно-демократический анклав - Нидерланды. Тогда это было исключение. Через четыре столетия оно стало правилом.

В этом смысле наша эпоха похожа на историю полутысячелетней давности: такие же муки рождения нового общества, такие же уродливые формы его первых ростков, такие же мучительные поражения. Такая же необходимость быть более передовым в той сфере, которая станет основой развития в новом мире.

В случае с генезисом буржуазной системы это были мануфактуры, ветряные и водяные двигатели, дороги (и каналы), торговля. И адекватные для их развития формы свободного рынка и парламентаризма.

В случае с генезисом «царства свободы» это должны были быть сферы, обеспечивающие прогресс человеческих качеств и эффективное использование растущего творческого потенциала, - образование, здравоохранение, культура и высокие технологии (для начала XX века - прежде всего электрификация, сейчас - нечто гораздо большее). Что-то из этого удалось реализовать даже в условиях сталинизма (вопреки сталинщине). Прямой акцент на приоритете этих сфер вкупе с адекватными для их развития новыми социально-экономическими (экономика солидарности) и политическими (низовая демократия и самоуправление) формами мог бы дать еще больше. Не случайно даже в таких неблагоприятных условиях, как на Кубе и в Венесуэле, ростки социализма обеспечили огромные успехи в области человеческого развития. И это при том, что социально-экономические и политические формы в этих странах далеко не идеальны с точки зрения обеспечения условий для несталинской модели рождения нового общества.

Возвращаясь к СССР, оговорюсь: в нашей стране 1930-х годов несталинский путь (при гипотетическом условии его реализации) неизбежно имел бы гораздо более уродливые, мутантные формы, был бы гораздо ближе к сталинизму, чем то, что начал делать в Чили 1970-х Альенде, а на Кубе - Кастро, что пытается в настоящее время делать в Венесуэле Чавес. Причины большей деформированности возможной несталинской траектории СССР 1920-1930-х и последующих годов - гораздо менее благоприятные условия. За нами не стоял, как за Кубой 1950-х, СССР, у нас не было нефти чавесовской Венесуэлы и т.п.

Впрочем, мы несколько отвлеклись. Вернемся к Троцкому и Сталину.

Роль личности в строительстве социализма в СССР: Троцкий и Бронштейн, Сталин и Джугашвили

В качестве маленькой интерлюдии позволю себе спорное утверждение - успех социальных преобразований в условиях минимально благоприятных объективных предпосылок (как это и было в СССР) зависит от:

- энергии социального творчества масс;

- разработки и реализации такой стратегии, которая дает едва ли не единственный шанс на успех;

- гениального лидера, способного постоянно строить тактику исходя как из стратегии, так и из постоянно радикально изменяющихся условий - вплоть до смены стратегии и локальных целей при сохранении конечных целей и при постоянном упорном возврате к их реализации;

- гвардии талантливых людей, искренне и самозабвенно отдающих свою жизнь реализации цели.

Именно так осуществляют великие открытия, так прорываются в космос, побеждают в битвах, где у противника многократный перевес в численности и вооружении.

Так стояла и проблема в условиях великой развилки 1920-х годов в нашей стране. Существует известный вопрос: можно ли в свете сказанного именно Троцкого считать продолжателем ленинской, большевистской тенденции в нашей стране?

С большими оговорками. Сам Троцкий был далеко не столь последователен в своих шагах, как этого требовала реализация такой траектории. Смею утверждать, что он не был столь целостным, последовательным, героически целеустремленным и талантливым до гениальности, сколь это было необходимо для того, чтобы стать лидером практического воплощения собственно социалистического проекта. Пройти по лезвию бритвы и реализовать с относительно небольшими человеческими и культурными потерями один шанс из 100 (или 1000) партия большевиков, ленинская гвардия могли, но если бы автором и лидером проекта оставалась фигура столь же мощная, как Владимир Ульянов. И это не культ личности Ленина. Это понимание адекватности личностных качеств Ульянова тем вызовам, которые предъявляло то крайне сложное время.

Лев Бронштейн такими качествами в достаточной мере не обладал. И соратники Ленина, и рядовые коммунисты это чувствовали.

Хорош мужик, но не орел.

Что касается сталинской траектории в ее советском виде, то здесь главным субъектом были не ассоциированные граждане и прогрессоры, спаянные с гениальным творцом, а масса полу- и просто патриархальных мещан и паразитирующей на них бюрократии - «серые». В этом случае великая личность гениального социального творца-стратега была не только не нужна, но и вредна. Здесь был необходим исключительно тактик, способный использовать любые средства для того, чтобы укреплялась вся пирамида «серых», и умеющий побеждать конкурентов в этой кровавой (но по сути - мышиной) возне. Возне, жертвами которой стали многочисленные ростки живого социального творчества, пожранные мышиной массой. Для «серых» Сталин стал вполне адекватным воплощением-символом. А Иосиф Джугашвили был среди них едва ли не самым способным, и потому именно он оказался на вершине пирамиды. Далее вся масса «серых» оказалась заинтересованной в сохранении символа-вождя (без него основанная на патриархальности и иерархическом подчинении добуржуазная мутация не может жить).

Один из парадоксов СССР состоял, однако, в том, что, как я уже отметил выше, вообще без социального творчества, в условиях абсолютного доминирования «серых» принципов наша страна бы не выжила. Хитроумность Сталина и здесь сработала: он время от времени возвращал к жизни ростки живого социального творчества, укрепляя тем самым власть той пирамиды, символом которой был. Раковая опухоль номенклатуры пережила своего первого и крупнейшего вождя, а затем переродилась (в соответствии с предсказанием Троцкого, сделанным еще в 1930-е годы) в новую буржуазную структуру, разъев предварительно тот живой организм, на котором она паразитировала, - ростки социализма в нашей стране.

Именно поэтому я уверен: Иосиф Джугашвили, будучи очень способным (едва ли не самым способным из представителей советской номенклатуры) политическим манипулятором, в то же время именно в силу своих личных качеств немало содействовал тому, что в нашей стране сложился столь кровавый, столь диктаторский вариант мутаций социализма. Масса репрессий, преступлений и ошибок была не нужна даже с точки зрения задач самосохранения и упрочения в СССР власти номенклатуры. Они были нужны Джугашвили для того, чтобы оставаться Сталиным.

Хищник, но не лев.

В этой логике кризиса и распада СССР - ключ и к ответу на еще один вопрос: почему в современной России популярен Сталин и непопулярен Троцкий?

Ответ на первую часть вопроса уже не раз давался автором (в частности, в его разделах книги «Сталин и распад СССР»), поэтому ниже выделю только два аспекта.

Во-первых, распад СССР вызвал реверсивные («попятные») исторические процессы возрождения в постсоветской России брутальных форм позднего капитализма, густо замешенных на позднефеодальных механизмах насилия. Эта неорганическая смесь оказалась в чем-то сходной с системой отношений сталинского периода. Но с существенными различиями: тогда патриархальность, насилие и бюрократия сопрягались с социальным патернализмом, что давало и некоторые блага народу. Сейчас они сопрягаются с капиталистическими формами подчинения труда и обеспечивают блага все больше сращенному с бюрократией капиталу (оговорюсь: формы прямого политического насилия нынче развиты гораздо слабее, чем в СССР 1930-х годов, и это благо для народа). В результате патерналистские формы поддержки рядовых граждан оказались разрушенными, а сталинский контекст - воспроизведенным, причем в форме уже не столько трагедии, сколько фарса.

Несколько грубее, но проще эту же мысль можно выразить иначе: взращенные сталинщиной конформизм и пассивность масс, их привычка все (и пряник, и кнут) получать от государства, вождя сохранились и едва ли не приумножились современным российским «капитализмом юрского периода», тогда как социальные гарантии, стабильность и самоидентификация с державой оказались тем же самым полукапитализмом разрушенными. Результат этого контрапункта - ностальгия по «отцу», который порядок обеспечит, хлеб гарантирует, самоуважение и смысл жизни вернет. Более того, превратив советского человека в винтик, сталинщина сделала его несамостоятельным и слабым. Полуавторитарный полукриминальный полукапитализм последних двадцати лет эту несамостоятельность и социальное слабосилие большинства рядовых граждан только закрепил. Такой индивид жаждет прислониться к силе. А иного символа ее, кроме Сталина, в новейшей истории нашей страны нет.

Во-вторых, распад СССР больно ударил по закономерной патриотической гордости граждан СССР страной. Плюс неточное с содержательной точки зрения, но поверхностно очевидное отождествление действительных (и ныне как никогда очевидных) достижений СССР с личностью вождя.

Так возникает вновь культ личности Сталина.

И это не случайно.

Но это огромная угроза, с которой надо бороться последовательно, упорно и талантливо. Идеи побеждают только другие идеи. Но только тогда, когда их взращивает практика, когда они в силу этой новой общественной практики овладевают массами и становятся материальной силой. В конечном итоге только успешная несталинская практика, последовательная реализация в нашей стране на деле и гражданских, и социальных прав человека могут обеспечить изживание сталинщины в умах и сердцах наших людей.

Что же до непопулярности Троцкого, то она связана с целым сонмом как объективных, так и субъективных причин.

На поверхности лежит очевидный факт: десятилетия лжи и дискредитации этого деятеля (причем как до, так и после распада СССР), замалчивание его действительной роли в революции и строительстве нового общества в СССР 1920-х годов и т.п. В результате подавляющее большинство россиян Троцкого не знают вообще, а большая часть того меньшинства, которое хоть что-то о нем знает, знают преимущественно ложь.

Но глубже лежит более сложный комплекс параметров. Большинство даже из тех, которые знают, кто такой Троцкий, и стоят на позициях демократии и социализма - сознательно, и тех, которые почти ничего не знают, но тянутся к несталинскому социализму - бессознательно, недолюбливают Троцкого за... недостаток того героизма и той гениальности, которые - без всякого ложного пафоса - единственно могли дать Великой Октябрьской социалистической революции, великому подвигу большевиков и всех тех, которые отдавали жизни строительству социализма в нашей стране, шанс на победу пусть слабой, пусть далеко не всегда последовательной, но реальной демократической социалистической траектории. У нас этот шанс был. Троцкий не помог ему стать реальностью.

Такого лидерам не прощают.

И это правильно.

Но это сильно мешает развертыванию альтернативных сталинщине левых идей. Впрочем, и в этом случае только новое демократически-социалистическое движение на деле может доказать нашим согражданам, что будущее социального творчества нельзя связывать исключительно с тем или иным именем того или иного лидера.

Александр Бузгалин, Политический Класс 



Похожие статьи
Троцкий и Сталин: два лика Революции. Часть первая
Жители России предпочитают социализм
Демократический социализм
В Запорожье взорвали памятник Сталину
СОЦИАЛИЗМ – В ЧЕМ ЕГО ПРЕИМУЩЕСТВА?
 
Саша   | 14.05.2013 / 13:09
ШОК! ЕВГЕНИЙ ЧЕРНЯК: МОЙ ТАЙНЫЙ ВЫЗОВ ВЛАСТИ
КАК Я ХОТЕЛ СТАТЬ ЗАПОРОЖСКИМ БЕРЕЗОВСКИМ
http://goloschernyakazp.com/

Новости

Самые читаемые





TOP.zp.ua

Украина сектантская

Запорожский форум